В 1990 году Фальконе становится главой департамента по делам исправительных учреждений Минюста Италии. В каковом качестве ещё больше осложняет мафиози жизнь, поскольку теперь не даёт им спокойно отдохнуть даже за решёткой. Он продвигает идею об особых условиях содержания осуждённых по делам, связанным с организованной преступностью.

Максипроцесс в тот момент как раз в самом разгаре. Фальконе, разумеется, принимает в нём активнейшее участие, непрестанно мотаясь между Римом и Сицилией.

23 мая 1992 года. Около шести часов вечера. Из местного аэропорта в Палермо мчится кортеж из трёх автомобилей. Средней машиной управляет Фальконе. Рядом, на переднем сиденье, — его супруга. Водитель ютится сзади. Перед отправлением Фальконе выгнал его туда, ибо какой же итальянец не любит быстрой езды за рулём?

Изгнанный водитель просит шефа не забыть вернуть ему ключи. Погружённый в свои мысли прокурор рассеянно кивает и машинально вытаскивает ключ из замка зажигания. Водитель предупредительно вскрикивает, Фальконе спохватывается, бьёт по тормозам и поспешно втыкает ключ на место.

Это торможение и спасает жизнь. Водителю.

Когда под действием полутонны тротила, заложенного в дренажной трубе под дорогой, асфальт встаёт на дыбы, — взрыв полностью уничтожает лишь первый автомобиль кортежа с тремя агентами охраны на борту. Изрешеченная же осколками машина Фальконе врезается в развороченное дорожное покрытие. Прокурора даже успели доставить в больницу, он скончался только через час. А жена ещё позже, тем же вечером.

Я не знаю, плакала ли Италия за три года до того, когда убили комиссара Каттани. Но в день, когда умер Джованни Фальконе, — она плакала абсолютно точно.

Ну так что? Погиб Мальчиш-Кибальчиш, тут и сказочке конец?..

Но… видели ли вы, ребята, бурю? Вот так же, как громы, загремели постановления об арестах. Так же, как молнии, засверкали карабинерские проблесковые маячки. Это на всём скаку врубился с фланга в мафиозные боевые порядки могучий засадный полк в лице Паоло Борселлино.

Вот почему он тогда уехал в Марсалу. Друзья понимали, что рано или поздно их могут убить. И устроили так, чтобы один из них оказался выведен из-под прямого удара, оставаясь тем не менее в курсе всех нюансов расследований другого. Хотя официального пула больше не существовало, — его принципы не были утрачены. Смерть Фальконе не несла мафии облегчения. Падающее знамя подхватил Борселлино.

Он знал, что его тоже убьют. Не догадывался, а именно твёрдо знал. Так спокойно и говорил друзьям: «Когда меня убьют…»

Не «если», а «когда».

И до того момента — старался успеть как можно больше. Работал, работал и работал, наперегонки со временем.

Аве, Юстиция, идущий на смерть приветствует тебя!

Без нескольких дней два месяца. Вот какой срок был ему отпущен.

19 июля 1992 года, в 16 часов 52 минуты, девяносто килограммов заложенного в припаркованный автомобиль пластида оборвали жизни Паоло Борселлино и пятерых полицейских охраны в тот момент, когда он нажимал на кнопку дверного звонка дома своей матери.

А в ночь на 20-е число в Палермо началась революция. «Революция простыней» — под таким названием она войдёт в историю. Утром того дня с каждого балкона, из каждого окна свешивалось белое полотнище с начертанными словами: «Вы убили их, но их идеи идут на наших ногах!», «Молчание — это мафия!»

Сицилия не желала больше молчать. Многотысячные толпы требовали отмщения. Требовали вендетты.

И впервые за долгие годы центральное итальянское правительство очнулось и вышло из спячки. В Палермо спешно вводятся горнострелковые дивизии и папа Иоанн Павел II, грозящий мафиозным наперсникам разврата высшим судом.

Но главное, — в экстренном порядке принимается тот самый закон Фальконе об особых условиях содержания под стражей для членов мафии. И вот тогда земля под ногами дона Корлеоне если и не начала гореть, то стала очень и очень тёплой.

Ибо сила мафии — не в деньгах и громилах с автоматами. Эта сила — безнаказанность.

Нет, разумеется, любой мафиози априори готов к длительной отсидке. А чего бы, собственно, и не посидеть, если сидишь ты во вполне комфортных условиях, заказываешь еду из ресторанов, в любой момент дня и ночи можешь сходить на чашечку кофе к коллеге по ремеслу в соседнюю камеру, и тебе даже разрешают взять с собой любимый пистолет (последнее — вовсе не художественное преувеличение)? А лет через пять — десять тебя вытащат по кассации или ещё каким-нибудь способом, и ты выйдешь на свободу богатым и уважаемым человеком.

Чего бы, при таких раскладах, и не соблюсти омерту?

Стараниями же Фальконе и Борселлино — мафиози вдруг обнаружили себя в совершенно иной реальности.

Пожизненное без права обжалования. Специальные тюрьмы особо строгого режима. Одиночная камера под круглосуточным видеонаблюдением. Один час в месяц на общение с внешним миром, и то — через пуленепробиваемое стекло.

Это кнут. А теперь — пряник: сдай своего босса и иди на свободу с чистой совестью.

А уж коли ты сам босс и сдавать тебе некого или не по понятиям, — ну ок, давай, попробуй поруководить подручными в таких условиях. Удачи, чо.

И органы правосудия впервые в истории перестают испытывать недостаток в раскаявшихся мафиози.

Но дон Корлеоне не намеревается сдаваться. Во-первых, он издаёт декрет: повелеваю вырезать семьи сотрудничающих со следствием вплоть до седьмого колена, включая детей старше семи лет.

Во-вторых, ищет спасения во втором ключевом источнике силы мафии — в политике.

Жили в хозяйстве у дедуси Сальваторе Греко, в те времена — секретаря Межрайонной мафиозной комиссии, два весёлых гуся. Один христианин, другой демократ. Или наоборот, не суть важно. Первый из них, Сальво Лима, в конце 50-х годов становится мэром Палермо. Второй, Вито Чанчемино, — его заместителем по городскому планированию и урбанистике.

— Палермо прекрасен! Сделаем его ещё прекраснее! — заявляют они, надевают строительные каски и принимаются за работу. Раздаётся глухой стук топора по дереву. Это вырубают вишнёвые, мандариновые, апельсиновые городские и пригородные сады и парки. Горят исторические дома. За одну ночь исчезают под гусеницами бульдозеров памятники архитектуры. На месте же всего этого вырастают многоэтажные человейники. Разрешения на постройку которых получают никому доселе неведомые, но очень уважаемые люди. Эти же люди выигрывают тендеры на городское благоустройство, дорожное строительство и тому подобное. Что?.. Можно было всё сделать в два раза дешевле?.. Экие вы непонятливые! Говорю ж — уважаемые люди. Настолько, что отказать им — ну никак нельзя.

Авторитет градоначальников, столь успешно зарешавших квартирный вопрос, среди простых палермичей растёт не по дням, а по часам. Поскольку же он, авторитет, с лёгкостью конвертируется в голоса избирателей, — стремительно увеличивается и их политический вес в Христианско-демократической партии.